Корнилов тоже должен выйти из Севастополя со своей эскадрой, но пока ремонтируется. И вот в ту пору дал я слабину авантюрной части своей души. Сначала отпустил с эскадрой Мишу. Парень весь извелся, говорил, что если прозевает этот случай, то ждать следующего придется лет двадцать пять, «пока турки опять заведут флот». Как такого удержишь?
Затем Кошка с Фадеевым «боевую командировку» у меня выклянчили. А после… дернул меня черт самого с ними отправиться. Сидел бы себе в Севастополе, готовился к битве с главными врагами, так нет же, потянуло бродягу в море, прежнего опыта ему оказалось мало.
И вот 29 октября Севастопольский рейд покинули «Великий князь Константин», «Три Святителя», «Париж», «Двенадцать апостолов» и «Ростислав». Пароходо-фрегаты «Одесса» и «Владимир» должны присоединиться к эскадре уже в море. Старшим флагманом – вице-адмирал Корнилов, младшим – контр-адмирал Новосильский. Мне довелось идти на «Трех святителях». Ветеран Черноморского флота, огромный (120 орудий) линейный корабль, но старый. Такому давно уже пора отправляться в док на починку, а то и вовсе на покой. К тому же скверная погодка на прочность «старика» испытывает. Чего мы только не натерпелись за эти восемь дней пути до Херсонесского маяка, когда, спустя брамреи, взяли рифы и начали одолевать мили морского простора. Наконец показался маяк, и Корнилов подал сигнал остальным: «Государь Император ожидает победы, а Россия всегдашней славы своего оружия!» То, что мы дружное «ура!» на это гаркнули, конечно, замечательно, вот только кого побеждать, когда турка ни в Варне, ни в Бальчике не наблюдается. Мичманы тут же давай вопить: «Обокрали нас!», а затем завозмущались еще больше, когда мы встретили греческий купеческий бриг и выяснилось, что турки стоят якорем в Золотом Роге, всего два их фрегата и два корвета курсируют при входе в Константинополь. И как с такими воевать? Несурьезно.
«– Ну вот, – с грустью сказал мне тогда Миша, – кампания нынешняя кончена. До весны ничего больше не будет.
– Значит, и нам на море больше делать нечего?
– Получается так.
– Тогда возвращаемся в город, мой юный друг…»
И мы последовали за Корниловым, когда тот сдал командование над эскадрой Новосильскому, а сам, пересев на «Владимир», отправился в Севастополь уголь принимать. Новосильскому своя задача – идти к эскадре Нахимова и в случае, если у того есть поврежденные корабли, оставить тому два или три 84-пушечных судна, а с остальными домой на зимовку. И зимовка эта вгоняла Мишу в неописуемое уныние, которое, впрочем, продлилось недолго. Повоевать юнге удалось вдоволь в самое ближайшее время. И начало этих боев выдалось для многих неожиданным.
«– Знаете, а я начинаю соглашаться с теми, кто ставит Павла Степановича Нахимова выше нашего Владимира Алексеевича.
– Отчего же?
– Тут все дело в отношении к подчиненным. Корнилов, несомненно, обладает огромным умом и образованием, но, право, он педант. Мне рассказывали, что он однажды разбранил одного лейтенанта за чтение книги, не относящейся к военноморскому делу. Это ли не педантизм? Ведь так, пожалуй, все перезабудешь, чему учился, кроме морских наук. А я очень люблю чтение. В детстве, помню, читал Робинзона Крузо и мечтал, что меня выбросит бурею на остров…»
Спор, кто лучше – Корнилов или Нахимов, извечен. Однако я достаточно хорошо узнал и того и другого, чтобы делать скоропалительные выводы. И тогда, оказавшись на «Владимире», я, как и остальные, видел, как на палубе стоял в одном мундире с эполетами среднего роста моряк с тонкой и стройной талией, с правильным, почти классическим профилем и каменным выражением лица. Это и есть вице-адмирал Корнилов. Строгий, требовательный и ругается на Меншикова. Князь, по мнению Владимира Алексеевича, зря гоняет корабли, не давая свободы действия.
Еще неслабо спорил Владимир Александрович с командиром «Владимира» капитан-лейтенантом Бутаковым, как и всякий моряк старой школы защищая надежные паруса и недолюбливая более технологичные «самовары». У Бутакова наоборот. Мне рассказывали впоследствии, как он в свое время критиковал распоряжение об обязательном двухгодичном плавании под парусами всех офицеров, назначенных на пароходы. И, стоя на палубе «Владимира» (как любой пароходо-фрегат он тоже снабжен парусами), доказывал Бутаков свою правоту не только Корнилову, но и мне.
«– Я всегда говорил, что пароходы парусам несут смерть. Паруса лишь бесцельно увеличивают вес корабля. Можно, конечно, возразить, сказав, что пароходы зависят от угля, но… Когда «Северная пчела» пишет, что в Константинополь пришел французский винтовой корабль «Наполеон» с машиной в тысячу сил и вооружением в девяносто пушек, то понимаешь одно – развитие пароходства совершается неуклонно и необратимо…»
Спорить с такими доводами «морской гусар» не стал. Тратить силы на диспут во время осеннего дождя, даже когда по бокам парохода из воды то и дело выпрыгивают дельфины, мне решительно не хотелось. Уж лучше спеть чудесным рыбам мультяшную песенку. И опять нашлись поблизости уши дюже большие, аки у зверя невиданного – Чебурашки. Миша песню запомнил, полный текст у меня выведал, и вскоре то там, то сям с судов можно было услышать тягучее:
Еще немного, и я действительно начал бы рассказывать дельфинам сказки от скуки, но… Мы подошли к турецкому Зангульдаку, где вражеские пароходы грузятся углем, и тут настигла нас удача! Показался на горизонте дым. Сразу приказ от Корнилова: поставить парус, прикрепить реи и держать на пересечение курса. Приказ выполнен…
Примерно к восьми утра показались мачты и трубы. Наши сначала думали, что «Бессарабия», а оказался… турецко-египетский пароход «Парваз – Бахри» (в переводе «Морской вьюн»). Нас эта «рыбешка» тоже не сразу раскусила. «Владимир» топился антрацитом, дыму не давал, и потому для неприятеля мы казались обычным «купцом». То-то османы удивились, когда этот «купец» начал больно драться, положив начало историческому событию – первому в мире бою пароходов. И все к нему готово. Канониры по боевой тревоге стоят у бомбических пушек, разложив свой инвентарь. На очищенной от коек палубе видны горки ядер, книппелей, картечи, пороховые картузы. Пароходо-фрегаты перешли на параллельные курсы. Первый выстрел наш. 68-фунтовое ядро подняло столб воды прямо по курсу «вьюна» – общепринятый сигнал «Предупреждаю и предлагаю сдаться без боя». Ответа нет. Тогда второй выстрел, уже на поражение. Турки наконец-то отвечают огнем из орудий правого борта, однако почти все их ядра ложатся с большим перелетом. Зато мы стреляем точно. Уже третьим выстрелом сбит вражеский флаг. Турки подняли новый. Это не помогает – кормовой и носовой обороны у них нет. Мы подходим с кормы и начинаем настоящий обстрел в упор побортно, превратившись в эдакую вращающуюся пулеметно-артиллерийскую башню, бьющую не только пушками, но и картечницами. На «Владимире» их по две с каждого борта.
– А ну-ка, братец, дай мне пострелять! – крикнул я и, очутившись у ближайшей картечницы, отчаянно закрутил ручкой. «Мясорубка» сердито затукала, словно шарманщик папа Карло. Максим бы сюда, но конспирация превыше всего. Более продвинутые пулеметы нужно приберечь для сухопутных сражений с более продвинутыми врагами, нежели турки. Но и без «максимов» бой быстро превращается в избиение. Время только подходило к одиннадцати часам, а у «вьюна» разбиты все шлюпки, куча пробоин в борту, поврежден рангоут, снесена смотровая площадка, дымовая труба как решето, раненых не счесть. У нас пострадали только стеньги грот-мачты.
Обстрел продолжается. «Владимир» неоднократно подходит к «вьюну» на картечный выстрел и разряжает пушки в упор, а после еще несколько бортовых продольных залпов с кормы.