Уснул я довольно быстро. Во сне летал среди облаков, пока не проснулся. За окном уже светало. Про то, что несет этот новый день, я даже помыслить не мог.
Глава 13
Это был не день, а одно сплошное потрясение. Как будто вся предновогодняя Москва разом потускнела и замолчала, столь грозными оказались новости, нежданно-негаданно свалившиеся всем на голову. Я быстро проглотил завтрак и, сославшись на плохое самочувствие, незаметно прошмыгнул к себе в комнату. Рублевские, едва сдерживающиеся при госте, наконец-то дали волю нахлынувшим чувствам. За дверью стали раздаваться громкие голоса:
– Это сумасшествие! Конец миру! Мы доигрались, и теперь нас всех ждет расплата и гнев божий!
– Все же есть и хорошие новости…
– Замолчи! Замолчи, пожалуйста! Не смей! Что ты такое говоришь?!
Обстановка в квартире быстро накалялась, а я развернул незаметно украденную со стола газету и начал читать.
Читаю и не верю своим глазам! И есть отчего!
Позавчера примерно в одно и то же время при невыясненных обстоятельствах были убиты командующие Северо-Западным и Юго-Западным фронтами генералы Рузский и Иванов. Первый застрелен в своем кабинете, второго задушили подушкой в кровати! Кто такое сотворил?! Кто?!! Читаю подробности, а у самого в голове быстро мелькают другие строки: «Рузский Николай Владимирович. Получил образование в 1-й Петербургской военной гимназии и во 2-м Константиновском военном училище… В октябре 1918 года был убит в Пятигорске вместе с Радко-Дмитриевым.
Иванов Николай Иудович. Родился в 1851 году в семье сверхсрочнослужащего солдата… Умер в 1919 году на Дону от сыпного тифа…»
Почему?! Тысячи «почему?» захватили меня в заложники! Этих убийств не могло быть в принципе, но они тем не менее случились! Как?! Не понимаю…
Но читаю газету дальше и еще больше запутываюсь!
В Бразилии ужасное землетрясение. Рио-де-Жанейро разрушен до основания. Тысячи жертв…
В Китае вспыхнула эпидемия неизвестной болезни. Все границы империи спешно перекрываются на карантин…
Стоп!!! Про Китай не знаю, но Рио! Город точно не должен быть разрушен землетрясением! Но он разрушен! Разрушен! И что все это значит?! Что?!
Я тщетно пытался осознать и понять случившееся.
Не получается. Предо мною стоял один и тот же упрямый факт: позавчера из-за кого-то или чего-то грубо нарушился привычный ход известной мне истории, и теперь она идет в совсем другом направлении и русле. И что-то внутри меня подсказывало, что это только начало…
А может, все из-за меня? Может, я своим неожиданным появлением здесь, в начале двадцатого века, вмешался и грубо изменил некий высший баланс движения исторических событий и теперь вижу результат в виде пресловутого «эффекта бабочки»? Вопросы остаются без ответа, а в это время Рублевские успокоились и позвали меня на беседу.
– Давайте не будем о грустном, – сказал Анатолий Павлович, когда мы пили чай, – ведь впереди Новый год. И какие бы ужасные события ни происходили в это время в мире, дети не должны страдать. Вот послушайте: «Вчера вечером в народном доме имени Джунковского на Хитровом рынке была устроена елка для детей обитателей ночлежных домов района. Елка сопровождалась пением. Дети исполняли „Был у Христа Младенца сад“, хор Хитрова рынка – разные песни. Детям предложен был чай, и розданы им сласти и подарки. Мальчикам раздавались рубахи, девочкам – платья. Было двести семьдесят пять детей. Елка устроена на средства епископа Серпуховского Арсения и казначея Общества содействия религиозно-нравственному воспитанию детей Сорокина. На елке присутствовала председатель Общества княгиня Голицына…» Да. (Анатолий Павлович отложил газету в сторону.) Тысяча раз прав один мой хороший знакомый, когда сказал, что никакие потрясения не должны отнимать у детей праздник. Давайте же и мы встречать этот праздник…
– Давайте, – согласился я и, чтобы хоть как-то рассеять гнетущее настроение, подкинул Рублевским еще один привет из будущего – песенку Деда Мороза и Снегурочки из «Ну, погоди!». Вроде бы удалось отвлечь и себя, и их от нехороших известий, а после уже с Катенькой рассуждать о грядущем времени. А оно, судя по довоенным еще футуристическим почтовым карточкам, изданным по заказу господ из «Эйнема», станет за три последующих века таким замечательным и распрекрасным, что ни в сказке сказать, ни пером описать [62] . Смешно. Наверняка у нынешнего дореволюционного еще обывателя дух захватывает от эдакого хайтековского великолепия. Тут вам и Центральный Вокзал Земных и Воздушных Путей Сообщения. И подвесные воздушные дороги с вагонами метро. И светящиеся аэропланы. И дирижабль «Эйнем», летящий в Тулу с запасом шоколада для различных магазинов. И многоэтажные пассажирские пароходы. И Санкт-Петербургское шоссе, для большего удобства горожан и гостей столицы полностью превращенное в кристально-ледяное зеркало, по которому быстро скользят изящные аэросани. И пожарные бипланы, монопланы, множество воздушных пролеток…
– Фантазии, конечно, но все же. – Катя закрыла альбом с открытками. – Миша, а какое, по-твоему, будет будущее?
Ну вот, опять меня про будущее спрашивают, а я самозабвенно вру и выдумываю, как после войны наши космические корабли будут бороздить просторы Большого театра. А что делать? Правду ей говорить, что ли? Про грядущие великие потрясения семнадцатого и последующих годов рассказать? Но случатся ли эти потрясения вообще после недавних «изменений»? Большой вопрос…
Разумеется, начальничьи кресла долго пустовать не будут, а вместо Рузского и Иванова командовать фронтами назначат других, но как эти перестановки отразятся на грядущем ходе войны, теперь только одному богу известно. Мне же совершенно точно известно лишь одно: Мишке Власову и сидящему внутри его Михаилу Крынникову волей-неволей, но придется считаться с этими изменениями. А еще им усиленно нужно готовиться к новым поворотам судьбы, которые будут ох какими крутыми. Предельно опасная крутизна, вы можете мне поверить.
«Беда не приходит одна». Правда народная в который уже раз восторжествовала, когда на следующий день я, едва успев хоть немного познакомиться с дореволюционной Москвой, вынужден был вместе с ее жителями стать пленником очередных обстоятельств – на сей раз случившихся не в далеком Рио-де-Жанейро, Китае или даже в полосе Северо-Западного и Юго-Западного фронтов, а куда ближе… Здесь, в самой первопрестольной.
«Расцвела буйным цветом малина, разухабилась разная тварь» [63] , – мрачно думал я, слыша о новой напасти, настигшей город в предновогоднюю пору. Притом напасти такой, что хоть нос на улицу не показывай. Ну что, дорогие мои москвичи, пережили вы день великих потрясений, так получите вдогонку еще один. В городе откуда ни возьмись объявилась и начала самым наглейшим образом бесчинствовать банда. И какая банда! Тут впору думать, что на дворе не январь пятнадцатого, а эдак ноябрь семнадцатого. Или даже июнь девяносто второго. Сани с вооруженными до зубов бандитами внутри и целая череда жестоких преступлений за сутки. Сначала средь бела дня дерзкий налет на кассу завода Гужона [64] , откуда выгребли больше полумиллиона рублей. После кровавой чередой три ограбления домов фабрикантов с убийством хозяев. Затем на Страстной площади отморозки тоже решили пограбить. Правда, там они столкнулись с полицией, и началась пальба. Но револьверы одно, а когда с другой стороны кроме этого еще и парочка ручных пулеметов с гранатами – совсем другое. В итоге есть погибшие и раненые, но банда скрылась, чтобы вскоре снова начать буйствовать. По улицам ночной Москвы загрохотали выстрелы и взрывы. Бандиты колесили по городу и вламывались в жилые дома.