И все это с четкими, продуманными командами:
«– Лево руля!.. Полный! Стоп! Задний! Стоп! Вперед! Право руля! Четыре румба к зюйду!..»
В полдень турки спустили флаг. Все. Историческое сражение состоялось. Теперь итоги. На борт «вьюна» послан лейтенант Ильинский, принявший капитуляцию и поднявший Андреевский флаг, под которым еще со времен Петра Первого по традиции висел приспущенный флаг побежденного. Я тоже напросился на «прием капитуляции» и вскоре очутился на «вьюне». Картина жуткая. На палубе мешанина из обломков штурвала, разбитых люков, рваного рангоута, перебитых снастей, оружия, трупов, кусков окровавленной плоти, раненых, угля. Внизу тоже лопнуло несколько бомб. В носовой каюте разорвало ядром офицера, который спустился тушить пожар. В кормовой рулевого взрывом убило. Ни одной целой переборки. Бока, кожухи, будки расколочены. Грот-мачта держится на честном слове.
Наши потери иные; повреждения незначительны, погибли лейтенант Железнов (убило ядром) и горнист, унтер-офицер и два матроса ранены.
Что произошло дальше? Мы вернулись к эскадре, где нас не ждали. На палубе «Трех святителей» суматоха, с «Владимира» наши и пленные турки хором кричат «ура!», а Корнилов кричит Новосильцеву: «Поздравьте меня, я взял приз!» и показывает рукой на буксируемый «вьюн», который наши матросы не замедлили переиначить по-своему – «Перевез за вихры». Затем прошла передача части пленных на «Три святителя», Корнилов под конвоем повел «приз» в Севастополь, где «вьюна» уже ждала дальнейшая судьба под Андреевским флагом [272] .
На другой день домой вернулись остальные с намерением стоять на якоре до весны.
«– Как же так?! – продолжал возмущаться Миша. – Как до весны?! Нужно прямо на Константинополь идти, занять Проливы…»
Ну, Проливы не проливы, но вскоре снова мне и остальным пришлось выйти в море и крепко взяться за турецкий флот, который собирался высадить на Кавказском побережье большой десант. До этого пароходы британского «помощника» Слейда (турки его величают Мушавир-паша) провели рекогносцировку, заодно щедро снабжая черкесов порохом, свинцом и новейшими штуцерами. Вот чтобы этим «горным стрелкам» помощь опять не пришла, нужно нам было срочно турецкий флот найти. Найти и уничтожить.
Глава 8
«После присоединения 11 ноября эскадры контрадмирала Новосильского у Нахимова в распоряжении находились следующие силы: «Императрица Мария» – 84 орудия, «Кагул» – 44 орудия, «Кулевча» – 56 орудий, «Париж», «Три святителя», «Константин» – по 120 орудий, «Чесма», «Ростислав» – по 84 орудия.
Фрегаты «Кагул» и «Кулевча» по расписанию должны были остаться у входа в бухту и стараться не пропускать пароходы противника, в случае если те захотят прорваться в море. Задача линейных кораблей: построившись в две колонны (флагманы впереди), войти в рейд и встать напротив неприятеля. Сама турецкая эскадра (12 парусных фрегатов, один корвет, два парохода) стояла дугообразно, имея на флангах и в интервалах сильные береговые батареи с ядрокалильными печами…»
На присланной Гришкой справке расстановка сил Синопского сражения выглядит серо и скучно. А в реальности? В реальности весь день перед сражением на судах шло приготовление. Офицеры проверяли крюйт-камеры, батареи и запасы такелажа, следили за исправностью брандспойтов и помп. Люки на нижнюю палубу накрыты мокрым брезентом. Фор-люк тоже обнесен парусиной. Цепь матросов и пушкарей ради проверки уже выстроена от пушек к крюйт-камере для передачи картузов с порохом. Ядра лежат в кранцах. Сеть растянута – это для верхнего рангоута, сдерживать обломки при попадании. Для этой же цели, на случай разрыва, запасены фалы и гордени, реи дополнительно укреплены цепями.
Ночью тоже никто не спит. На баке «Трех святителей» несколько матросов стояли у кадки с водой [273] , дымили своими трубчонками-носогрейками, набитыми махоркой и разговаривали об… Америке. Точнее, слушали рассказ одного уже побывавшего там авторитетного матроса. Рассказывал он о городке под названием «Франциска», для более сведущих известном как Сан-Франциско:
«– …Во Франциске этой все содержится в аккурате. Чистенько все и чинно.
– А кабаки там есть?
– А то. Полно. Вот только пьяных не видать. Они, эти самые мериканцы, пьют, братцы вы мои, по-благородному, до затмения рассудка не напиваются, понимают плепорцию. Разве которые матросы разных нациев с кораблей, ну те, случается, шибко натрескамшись, а чтобы коренные мериканцы – ни боже, ни!.. И живут, сказывали про их, вольно: делай что знаешь, запрету нет, коли ты худого не удумал…
– Вольно?
– Истинно так. Вольно. И все там, братцы, равны между собой, и нет ни господ, ни простых… Какой ты ни на есть человек, богатый ли, бедный, а все мистер да мистер – господин, значит. Всем одни права дадены… И ходят все чисто: в пинджаках и при штиблетках; что хозяин, что мастеровщина – все одинаково одеты… А женского сословия народ так и вовсе, можно сказать, не отличишь, какая из них барыня, а какая, примерно, служанка. Все скрозь мамзели и гордого обращения, и ежели ты сидишь в конке и вошла женщина, а места нет, ты встань и уступи. Учливый к бабам народ! А харч у их, братцы, первый сорт, и народ хорошо живет…»
Я незаметно отхожу в сторону, хотя меня так и тянет вмешаться в беседу. Эх, ребята, ребята. Знали бы вы, во что превратится эта самая свободная страна в мире спустя всего лишь век и что начнет вытворять на планете ради своей пресловутой американской мечты. Не знаете.
Господ офицеров тоже воспоминания одолели, но уже о ловле контрабандистов:
«– Чектырма, однако, осмелилась в тот же момент нам отвечать. Наши ядра не долетали всего на четверть кабельтова. Тогда я велел палить под ее корму, а затем стал вредить ее парусам. Мы побили рулевое колесо и двух людей и заставили отдать фалы. Экипаж выбежал на палубу, начал кричать, махать платками и курпеями. По допросу выяснилось, что это знатные черкесы возвращались из Стамбула с семьями…»
По палубе «Трех святителей» я бродил до самого утра, не обращая внимания на дождь, который соседствовал с ветром и не утихал даже с началом дня. Наконец был дан обед, еще через час священник отслужил молебен, обошел палубу, окропил всех святой водой. Снова прошел час, и построившиеся в две колонны суда вошли в рейд. Опять подготовка, но на сей раз у меня. Не удержался, прихватил с собой в плавание еще и «мосинку». Да не простую, а с мощной оптикой, чему я несказанно рад. И пусть прицел в одном экземпляре (больше жадюга Петров не прислал), но все равно приятно. Насколько я помню, если к здешним штуцерам и ружьям оптика и имеется, то только в виде длиннющих от курка до дула «телескопов». У меня и устройство поудобнее, и позиция для стрельбы уже выбрана. До того, как все кругом покроется огнем и дымом, хотя бы одну цель сумею снять.
Ветер выравнивается, становится попутным, несет нас к врагу. Он уже виден отчетливо. Турецкий флот, закрывающий форт Синоп. У нас бьют тревогу, смачивают палубу, командоры берутся за шнуры ударных замков. Через прицел я отчетливо видел, как на турецких судах суетятся матросы в красных фесках и синих куртках, наводят на нас орудия, но пока не стреляют. Зато стреляю я, выискав прицелом какого-то старого турка. Вот только одно плохо: целил ему в грудь, а попал незнамо куда. Отвлекли османы своими пушками.
А дальше началось сражение. Как описать первые его десять минут? Мы стреляем, по нам стреляют, из-за дыма не видно ничего. Значит, и мне пришлось становиться лишь безучастным зрителем грандиозной морской баталии, навсегда вписанной в историю славных побед российского флота.
Не знаю, сколько минуло времени с той поры, как все вокруг слилось в один большой адский гвалт. Всюду гром выстрелов, рев ядер, откат орудий, брань, стоны раненых. Мне тоже чуть не влетело ядро в голову, не уберись я вовремя за мачту.