Издателя "Мюнхенского обозревателя" Франца Эера я знал, не лично, а как известного "общественного деятеля". Умеренный националист, он старался позиционировать себя (и свое издательство) как "защитника прав трудового народа и государства". Письмо мое он печатать конечно же не стал, а разразился редакционной статьей с кратким содержанием "доколе нашими финансами будут управлять наши враги?" "Берлинское время" просто напечатало мое письмо в рубрике "Нам пишут" — видимо, в редакции заподозрили какой-то подвох. Ну а в местном парламенте два идиота-депутата подали депутатский запрос в правительство…
Лучший способ уничтожить страну — это поставить у руководства "современную либеральную общественность". К какому бы времени эта "современность" не относилась, результат окажется один. У этих самых либералов в голове всегда возникают идеальные схемы повышения всеобщего счастья, но почему-то мысль о том, что реальность как правило весьма далека от идеала, им в голову не приходит.
Честно говоря, вся эта история (с германской торговой сетью) помогла мне в чем-то понять Гитлера. Не в смысле, проникнуться его идеями, а понять, каким образом он в самые сжатые сроки превратил германскую нацию в нацистов. У него же упор делался на то, что-де "евреи грабят трудовой немецкий народ, а евреи в парламенте для этого утверждают нужные евреям законы".
До появления моей сети это было в целом верно: больше девяноста процентов розничной торговли осуществляли именно евреи. Причем торговля эта была выгодной чрезвычайно: владелец крупнейшего универмага в Берлине (да и во всей Европе вообще) Яндорф всего за десять лет до начала его строительства открыл первую мелочную лавку, торговавшую канцелярскими принадлежностями. Однако при рентабельности больше ста процентов с оборота путь от мелочной лавки до элитного универмага оказался недолог. Оставался единственный вопрос: а как достичь такой невероятной нормы прибыли? Трудно, очень трудно — но выход был найден: очевидно, Маркс составил для соплеменников весьма толковое руководство.
Эти торговцы с помощью чистого демпинга разоряли торговцев-немцев, а затем — в отсутствие конкурентов — резко поднимали цены. Правда для демпинга нужны были немалые средства — и они их занимали в банках, которыми тоже управляли евреи. То, что на одного еврея-банкира или торговца приходилась сотня простых рабочих, Гитлер просто "вывел за скобки" — и оболваненные ширнармассы пошли за ним. Ну а я просто вывел за скобки как раз торговцев и банкиров — но выводил-то под личиной "успешного немецкого бизнеса". И тут "вдруг выяснилось", что все это — "козни проклятых русских" — и, понятно, депутаты от торговли и банков упустить шанс "задавить конкурента" не смогли.
Я практически был уверен в том, что вкладчики не станут ждать того счастливого момента, когда "власти закроют банк", и тут же начнут копеечку со вкладов снимать — и немцы меня не подвели. Поступающие из магазинов деньги уже не направлялись на новые "товарные кредиты", а выдавались клиентам. То, что денег все же было меньше чем народу хотелось снять немедленно и сразу — я имею в виду наличных денег — создало нездоровый ажиотаж, и уже восьмого августа деньги в банке закончились — совсем. А в магазинах сети точно так же закончились товары — тоже практически все. Продукты вообще закончились еще пятого…
Потеряли мы немного: в "неликвидах" осталось тысяч на сто разной мелкой мебели вроде плетеных кресел и кухонных столов с табуретками, какие-то книги, канцтовары — всего нераспроданных товаров набралось меньше чем на полмиллиона. Так что правильнее было бы сказать, что не "потеряли", а "недополучили": вся сумма была меньше, чем регулярная прибыль от торговли за день. Собственной недвижимости, кроме здания банка во Фрайберге за сорок две тысячи марок, у банка не было, остатки недельной прибыли ушли на зарплату самим банковским работникам — и на этом вся работа моей торговой сети в Германии прекратилась. И все бы ничего, но с практическим закрытием банка прекратилось и больше семидесяти процентов розничной торговли по всей стране!
У производителей был товар — но торговля его закупить не могла из-за отсутствия денег. И средств доставки этого товара к прилавку — имеется в виду транспортные средства, которыми распоряжались совершенно отдельные транспортные конторы. Которые, в свою очередь, ничего доставлять не могли потому что у них не было средства на бензин, обычно отпускаемого в кредит, да и самих "прилавков" почти не стало: "мои" — закрылись, а "чужие" большей частью закрылись еще раньше…
Все же в самом правительстве — в том числе и в Министерстве финансов — немцы старались клинических идиотов не держать, и еще через пару дней банку — уже "временно национализированному" — был выделен "чрезвычайный кредит" на те же двести миллионов марок. Ведь в принципе безразлично, кто числится номинальным владельцем: в банке остались работать те же самые люди, и выполняли они те же самые финансовые операции. Однако германские финансисты не учли одной мелкой детали: теперь народ банку перестал доверять. И фермер продавал яйцо или пучок зелени не за "запись в счете", а за наличные марки. "Безналичные марки" у Мышки крутились как белки в колесе, и пока фермер добирался от приемного пункта до офиса банка, его пфенниг успевал обернуться раз десять. А вот наличные…
Как-то наладить финансовое обращение немцы смогли лишь к февралю, и для этого им пришлось эмитировать уже больше трех миллиардов бумажных марок. Каждая из которых к этому моменту успела подешеветь минимум на треть. Но это уже позже случилось, а во вторую неделю августа страна была почти полностью парализована. Настолько, что у армии не было возможности завозить на фронт не то что патроны, а даже еду солдатам — и к тому же все полевые кухни пришлось переместить в города, где население не могло купить самые простейшие продукты. Поэтому германская армия, изрядно побив французскую за первую неделю войны, в наступление не перешла: нечем было стрелять, да и голодные солдаты думали лишь о том, чтобы не помереть с голоду.
А французы, раздосадованные потерями бронетехники, ненаступлению противника обрадовались — и, отступив на исходные позиции, быстро-быстро бросились восстанавливать утраченное, запасая новые броневики и ремонтируя старые. Если бы они просто пешком пошли в атаку изредка постреливая из револьверов, то германские войска стали бы сдаваться целыми полками и дивизиями — но гордые галлы мечтали "задавить врага интеллектом". На счет "задавить" — не знаю, а вот блеснуть им французским генералом удалось в полной мере.
Ну ладно фронтовая разведка организована не была, но газетку-то почитать нетрудно. И узнать из нее, что в Германии наступил локальный армагеддец, тоже было доступно даже рядовым необученным. Несмотря на срочно введенную военную цензуру информация-то просачивалась, и как раз французская пресса просоченное радостно тиражировала.
Однако французские генералы французской прессе явно не доверяли. И в результате полностью просрали предоставленный им шанс.
Глава 30
Константин Харлампиевич Панин, как он сам любил говорить, закончил Николаевскую инженерную академию еще в прошлом веке — отслужив перед академией год подпоручиком в саперном батальоне. Закончил, но не выпустился — пришлось заняться делами сугубо мирными. Отставка — за месяц до выпуска — случилась по обстоятельствам семейным: две младшие сестры внезапно (как это и водится всегда) остались на его попечении, а инженерная служба редко случается в столице…
Впрочем, и мирные дела от устремлений его мало отличались: занимался Константин Харлампиевич строительством. Разве что вместо фортов, солдатских казарм и армейских складов проектировал он фабричные корпуса, рабочие казармы и торговые склады. Хотя развернуться ему и на этом поприще особо не удалось.