— Что то случилось, деточка?
— Извините, господин Менделеев, ничего не случилось. Просто сейчас Саша ругаться будет, я лучше и вправду уши заткну — и Васька полезла в свою сумку.
— Не буду я ругаться, езжай так. Дмитрий Иванович, вы же химик, выдающийся химик, и мне кажется, вы уже представляете, что еще нужно будет сделать чтобы ваш порох был готов к производству. Вот это и патентуйте, давайте я оплачу эти патенты. Если что-то существенно изменится, снова запатентуете. И, чтобы затраты ваши компенсировать, я же сам у вас эти патенты и куплю — чтобы Россия не покупала их у американцев.
— Ну расходы-то я нынче могу себе такие позволить — усмехнулся мой собеседник — я просто с подобной стороны не обдумывал этот вопрос. Но, пожалуй, вы правы. В ноябре, по окончании выставки, вернусь в Петербург и займусь подготовкой бумаг.
— Я вам предложу кое-что получше. В Париж мы едем на неделю, а потом я поеду обратно. Вы за эту неделю подготовьте заявку на патенты, а я, точнее мой инженер, опыт в этом имеющий, оформит заявки в Германии и в Америке. Больше того, я предлагаю патентовать не детали производства, а лишь общею идею получения вещества, сделать так называемые зонтичные патенты. Тогда и иностранцам технологии не раскроем, и Россию защитим от патентного вымогательства.
— Интересно… как вы сказали, зонтичный патент?
Курс патентоведения в моем институте был невелик, но общие представления о патентных хитростях давал неплохое. Вдобавок "прошлый опыт" кое-какие полезные знания оставил: хотя патентами занимались специально подготовленные люди, все же кое-чему и я у них научился. Так что следующие полтора часа, до самого Лейпцига, мы активно обсуждали все эти хитрости и прикидывали, как все оформить таким образом, чтобы получить патенты не раскрывая технологий.
В Лейпциге мы остановились, основательно позавтракали, и отправились дальше. До Касселя за рулем сидел я, а Дмитрий Иванович оживленно беседовал с чемпионкой гонки века. Большей частью — об устройстве автомобиля. Ему очень понравились открывающиеся окна, а уж пепельницы просто привели его в восторг: курил он довольно много и возможность курить на ходу ему очень понравилась. Но и в этом он оставался настоящим ученым-исследователем: про электрический прикуриватель уже мне пришлось дать ему очень подробные пояснения. Правда уже потом — после Касселя, до которого я умудрился доехать за три часа с небольшим, за руль снова села Василиса и я чуть ли не два часа рассказывал Менделееву про хромовые сплавы. Информация о том, что нихром практически не окисляется даже при температуре красного каления, его очень заинтересовала, а когда я рассказал ему про нержавейку, точнее про правило "одной седьмой" (или одной восьмой, не помню я точно!), Дмитрий Иванович "завелся".
Так что мне пришлось ему рассказывать все, что я помнил по поводу "твердых растворов", многокомпонентных кристаллах, электронных орбитах и энергии связи. А Васька, зараза, вовсю пользовалась тем, что на дорогу нам смотреть стало некогда. Тем более, что бензин в Касселе я долил из канистр и специальной нужды останавливаться у нас не возникало. Я действительно лишь случайно, краем глаза, заметил, что мы проехали какой-то довольно крупный город, но осознать, что это было, я смог лишь когда машина снова остановилась напротив какого-то большого ресторана. Это был Дортмунд, и был он час с лишним назад — а стояли мы у ресторана уже в Дюссельдорфе. На часах посередине приборной доски (куда я "воткнул" карманный "Мозер") было шесть часов вечера — чемпионка гонок шпарила по трассе со скоростью за семьдесят километров в час. Хотя даже такая скорость нас совершенно не напрягала, дорога от Лейпцига до Дюссельдорфа была действительно лучшей из того, что я видел в этом времени: это было настоящее шоссе — в том смысле, в котором это слово понималось в эту эпоху, причем шириной дорога была метров семь, вдобавок она была еще и тщательно выровнена.
Посоветовавшись с Дмитрием Ивановичем, мы в ресторан не пошли, а примерно через полкилометра остановились у небольшого кафе, где взяли по чашке кофе и по паре бутербродов. Затем Дмитрий Иванович "погрузился в размышления" (благо в бардачке, среди прочих "нужных мелочей" нашлась и очень приличная авторучка, купленная в Берлине), а я пересел за руль.
Должен сказать, что дорога до Льежа была разве что немного хуже предыдущей, и в город мы въехали чуть позже восьми вечера. Солнце зашло по расписанию, в семь вечера, и Дмитрий Иванович задремал на заднем сиденье. Я же, чтобы веселее было, трепался с Василисой. На гонках-то оказывается они с Африканычем песни пели, чтобы не заснуть! Надо радио что ли поскорее придумать…
О том, что Ваське уже почти шестнадцать лет, я узнал лишь вчера, просматривая газеты с нашими интервью. Ну а теперь она излагала мне детали своей "насыщенной" биографии. И больше всего из всего ее жизнеописания меня поразило то, что за три года немцы из Сарепты заплатили ей восемь с половиной копеек. Да, кормили (тем, что не съедали сами), одевали — в обноски своих детей. Но — не платили, а эти копейки были "подарками" по случаю каких-то их религиозных праздников, когда их бог велел подавать неимущим копеечку. Или полкопеечки.
А сколько я ей платил? Оказывается, и я ей не платил — зато кормил от пуза и одевал в новую одежду. То есть кроме еды и одежды я выдавал ей по сорок пять рублей каждый месяц, но Васька, никогда в жизни зарплаты не получавшая, считала что это я ей даю деньги "на хозяйство" — а я удивлялся еще, что расходы по дому получаются очень маленькими. Ладно, вернемся домой — я ей объясню, что такое "зарплата".
В Льеже Дмитрий Иванович оказывается уже бывал — и с его помощью гостиницу мы нашли быстро. Хорошую гостиницу, в номерах даже ванны были. Поужинали, отдохнули, и утром, снова около семи, отправились дальше. В Монсе основательно позавтракали, а в час уже добрались до цели. Дмитрия Ивановича, по его просьбе, довезли до русской экспозиции, и после этого, уточнив у Менделеева расположение павильонов, мы с Василисой отправились выполнять первую из моих "парижских задач".
На машину народ внимание обращал. Очень много внимания: местные газеты не смогли удержаться от злорадства по поводу проигрыша немецкой гонки немецкими автомашинами, и поместили на своих страницах множество фотографий "Чаек". Поэтому когда мы доехали до цели, несколько корреспондентов оказались там же. Несколько — сказано громко, всего парочка. Но эта братия имеет какие-то свои тайные системы коммуникации — и нам этого хватило.
Я остановил машину и мы с Василисой степенно пошли в павильон, в котором Рудольф Дизель демонстрировал свой мотор. Шли мы очень степенно и постепенно, давая возможность всем желающим разглядеть значки "победителей гонок века" и медалей "лучшим автоконструкторам". Публика регалии разглядеть успевала, и в павильон мы вошли в окружении небольшой, но очень заинтригованной толпы народу.
Я с подчеркнутым вниманием оглядел огромный (больше двух метров в высоту) механизм, затем поинтересовался у сидящего рядом мужчины, эту ли конструкцию авторы именуют мотором. Обошел вокруг, разглядывая детали, поинтересовался мощностью и расходом топлива. Выслушал ответы, поблагодарил — и, сказав Василисе тихо, но очень разборчиво (причем снова по-немецки) "пошли отсюда, ничего интересного или хотя бы оригинального тут нет", быстро устремился на выход.
Как я и ожидал (точнее, как я надеялся), у входа репортеров набрался уже десяток. Не совсем у входа — они собрались, словно вороны, стаей, около нашей машины. Я тихонько прошептал "Васька, за руль и молчи", а сам пошел на заклание этим акулам пера. И "акулы" меня не разочаровали, задавая в основном ожидаемые и очень нужные мне вопросы:
— Это вы победили в "Гонке века" в Берлине? — это, как я понимаю, на всякий случай, а то вдруг на "Чайках" сейчас уже каждый второй русский катается.