Сидя за океаном, за событиями в Европе я все же следил больше по прессе — но вроде все было терпимо. Наконец и англо-французские войска начали германца давить — для чего Британия привезла в Европу почти полмиллиона китайцев. Вот интересно: индусов всяких они уже несколько лет привозили, но без какого бы то ни было эффекта (если не считать повышения плодородия почв в районе боев), а тут сразу все поменялось и после двухнедельных (и, как писали в газетах, ожесточенных) боев союзники России освободили Кале. Об этой выдающейся победе я узнал уже в гостях у Гомеса: наконец состоялся пуск первой турбины на электростанции на Карони и жизнь в этой стране сразу стала веселее. Ну, по крайней мере для столицы, куда уже почти два года назад была построена ЛЭП. И для нескольких других городов — в частности, для расположенных чуть в стороне от трассы ЛЭП пары десятков небольших городков, где Гомес "прятал" венесуэльскую армию. Формально это были "сельскохозяйственные центры", где делались те же консервы — но в связи "с возможностями диверсий" они очень неплохо охранялись, в среднем в городке с населением тысяч в пять "охраной" занимались минимум пара батальонов.
Самым интересным было то, что даже сами "охранники" не считали свои занятия военной службой. Они работали на фабриках, в полях — и всего лишь пару дней в неделю да и то по полдня "тренировались защите городка от бандитов". Всем же понятно, что бандитов желательно мочить с большим ущербом для них и с минимальными потерями для защитников, поэтому изучать работу с пулеметами и пушками сам бог велел — если за это еще вдобавок и зарплату платят. Все же дон Хуан, хотя и считал всех венесуэльцев прирожденными дебилами, в свое окружение подобрал очень грамотных социологов и пропагандистов…
После торжественного пуска станции (я на всякий случай даже в машинный зал заходить не стал) Васька отправилась обратно в Сьюдад Электрико заканчивать третью турбину, а я вернулся в Россию. И понял, что зря я так долго отдыхал.
Плотно наблюдать за большевиками я перестал еще с год назад — если говорить об "эмигрантах". "Приличные" большевики большей частью на моих же заводах и работали, причем работали очень неплохо и — что меня удивляло больше всего — "эмигрантов" вообще ни в грош не ставили. Впрочем, зря я, наверное, удивлялся: меньшей частью "верные ленинцы", как я прозвал "зарубежных сидельцев", занимались сугубо своими делами, никоим образом не влияя на творившееся в России. Да и было их с два десятка. Прочие же "осваивали сибирские просторы" и даже не рыпались — разве что иногда сбегали аж в Америку, где и пропадали из виду. То есть как-либо серьезно повлиять на творившееся в России они не могли.
Они, собственно, и не влияли — однако навлиял явно кто-то более могучий. Причем навлиял и на фронте, и в тылу.
В Сьюдад Электрико выходили две ежедневные газеты на русском языке и одна на испанском. Плюс одна русская и пять испанских доставлялись из столицы — так что казалось, что информации много. Но оказалось, что только казалось: за океаном никто не писал о том, что забастовки на заводах (в том числе и оборонных) случаются по две-три в день. Не на моих, но напряжение стало заметно и почти во всех городах, где эти мои заводы были построены.
Причина была проста: "мои" колхозы все же работали большей частью на мои же заводы, в тех же местах, где заводов не было, торговля в моих магазинах велась в основном местными продуктами. А с ними уже с июня стало довольно плохо. С бананами — хорошо, а вот с картошкой и капустой — неважно. Стал заметен недостаток круп — и "традиционная" торговля цены на продукты подняла. Да, в моих магазинах цена не изменилась — но что толку от низкой цены на то же пшено, если его просто нет?
Надо отдать должное Марии Иннокентьевне: после первой же попытки погромить мои магазины (кто-то пустил слух, что в них "придерживают товар чтобы цены поднять"), она почти во всех газетах опубликовала сообщение, что при первом же погроме из данного населенного пункта мои магазины будут вообще убраны. Помогло, но мало: народ хотя магазины и не громил, но приведенные продукты сметал с прилавков почти мгновенно. Так что торговали они сейчас большей частью бананами, чаем, кофе и рыбными консервами.
Однако все же торговали… Иванов — Николай Иудович, которого я посетил вскоре после возвращения, рассказал, что у кого-то в правительстве созрела мудрая идея "национализировать" мои элеваторы. Поскольку-де "страна в опасности", а тут такие запасы зерна пропадают… Идею, сколь ни удивительно, "закопал" Дурново, сообщив уже готовому подписать указ императору, что "если Волков перестанет ввозить винтовки и пушки, то зерно это заберут австрийцы с германцами". Элеваторы остались моими — вот только запасы в них остались весьма скромные, и в свободную торговлю их них попадало зерна немного. Мне же на заводах рабочих кормить надо!
К концу весны, когда посевная уже прошла, всем стало ясно, что изобилия продуктов не будет. И цены медленно, но уверенно поползли вверх. На самом деле это просто форма речи: вверх цены на самом деле пошли, но не очень-то и медленно: в Москве цена фунта пшеничного хлеба составляла уже восемь-девять копеек. А мясо — причем любое — не найти было дешевле, чем за полтинник фунт. Понятно, что народ радости от такого не испытывал, и в одной Москве случалось по десятку забастовок ежедневно, причем почему-то бастующие требовали вовсе не снизить цены на хлеб или повысить зарплату…
Правда, "народное возмущение" ограничивалось пока лишь крупными городами — в мелких людям не до бунтов было. Понятно, что и там народ думать головой не разучился и перспективы в общем и целом видел — но нашлось дело, внимание народа от бунтарства отвлекшее: забота о собственном пропитании. И нашел его мой "великий экономист" Слава Струмилло-Петрашкевич…
Статистика — великая наука, если работая со статданными не только плакать о "прошедшей невезухе", но и на основании этих данных рисовать "перспективы грядущего роста". Или, наоборот, падения — а Слава это делал очень неплохо. И как бы не первым сообразил, что если пахать не на чем, то пахота и не состоится — со всеми вытекающими последствиями. Последствиями печальными и голодными — если не предпринять каких-то действительно экстраординарных мер. Ну он, пользуясь моим отсутствием, эти меры сам и предпринял.
Спасение утопающих, как известно, дело рук самих утопающих. И единственное, чем утопающему можно помочь — заранее его предупредить о факте утопания. Чтобы он, например, плавать подучился… Поэтому еще с прошлой осени специально назначенные им люди приступили к "предупреждению утопающих". Понятно, что "предупреждать" крестьян — дело малопродуктивное, но насчет горожан я бы так не сказал.
Хорошо, что практически в каждом российском городишке есть свой "информационный центр", замаскированный под продуктовую лавку или забегаловку с пончиками. И когда в них на стенах появились плакаты с предупреждением, народ отнесся к ним довольно внимательно. Тем более и плакаты были весьма наглядными: на фоне изможденного семейства большими красными буквами пылала мгновенно ставшая знаменитой фраза про "утопающих". На нарисованном листе бумаги, которую держал отец нарисованного семейства, было написано, что выращивание картошки — самый легкий путь не помереть от голода.
Большинство городов Империи — маленькие, в них горожан-то всего от пары до десяти тысяч человек. И почти каждая семья, проживая в "собственном доме" — то есть попросту в избе — владела хоть маленьким, но кусочком "свободной" земли. Но — что было гораздо интереснее — обычно и сам город владел изрядным участком, свободным от каких бы то ни было строений — "на вырост". Слово-то "пустырь" — именно городское…